Из писем Пушкина к Бестужеву о пьесе Грибоедова «Горе от ума» появилась цитата: «Художника нужно судить по законам, им самим над собой признанным». Мысль до сих пор справедлива и актуальна. Собираясь на очередную премьеру, действительно, стоит помнить об этих строках. Спектакль режиссёра Ивана Судакова в Русском драматическом театре города Чебоксары «Маленькие трагедии Александра Сергеевича Пушкина» – своеобразное приключение в поисках тех самых законов, правил игры.
Как только открывается занавес, взгляд выхватывает три главных фрагмента декораций – рояль, пьедестал в красном свете с буквами «Пушкин» и стол с яствами. Всё сделано из светлого дерева – напоминает миниатюрные детские конструкторы (художник – Евгений Аввакумов). Затем выносят табличку «Болдино». Условный, метафоричный стиль заявлен с первых мгновений, сразу возникают ассоциации: рояль – конечно же, «Моцарт и Сальери», стол – «Пир во время чумы». На сцене появляется Пушкин – актёр Александр Смышляев в цилиндре, с бакенбардами, словно на портрете. Он рассказывает о Болдине, карантине, читает стихи. В «костюмированном» Пушкине заметна ирония режиссёра, его желание оживить хрестоматий образ. Но время от времени возникает ощущение, что эти реалистичные детали сковывают свободу. Удачным мог быть некий обобщённый образ художника, поэта. Тем более, что в актёрской игре преобладают представление и отстранение, а не психологическая игра. Огромные монологи, отрывки из пушкинской поэзии и постоянные апарты в зал дают возможность прекрасному артисту Александр Смышляеву показать весь свой диапазон. Но энергии иногда не хватает, актёр не справляется с вызовом режиссёра остаться один на один с залом.
Контраст условного с реалистичным особенно заметен в дуэтах. Внезапно в спектакле звучит диалог из пушкинской «Сцены из Фауста». Режиссёр точно подмечает состояние поэта, отрезанного от светского мира, и Пушкин говорит словами Фауста «Мне скучно, бес…». Но совершенно неясно, кто такой в данном контексте деловой и малоприятный Мефистофель Андрея Аверина в белом костюме с демонстративным проходом через всю сцену.
После отдельных строк из Пушкина начинается отрывок из «Маленьких трагедий» – «Моцарт и Сальери». Пушкин становится Моцартом, или Александр Смышляев, играющий Пушкина теперь играет Моцарта. Он продолжает работать с помощью шаржа, гротеска, точно показывает детскость композитора. Образ Сальери продуман актёром Николаем Горюновым до мельчайших подробностей, он играет его всерьёз. Возникает странное несоответствие между приёмом «театр в театре», когда актёр демонстрирует зрителям: «Я играю роль Пушкина», и реалистично поставленным отрывком из «Маленьких трагедий». Забавные детали вроде огромного пистолета, спрятанного в крышку рояля и пародийно слепого скрипача только больше запутывают мысль и стиль.
Второе действие открывают модные титры «Вы сейчас слышите мелодию…но вы не знаете, что это за мелодия…», режиссёр приглашает зрителей в очередную новую эстетику. Продолжается «игра в театр»: во время чтения любовной лирики Пушкина актриса держит у глаз тающий лёд, демонстрируя, что здесь даже слёзы – понарошку. Артист убегает за сцену со словами «Какая следующая реплика?». Режиссёр выбирает логичный и оправданный ход в работе с традиционной литературой, материалом, переполненным штампами и пафосом. Это заметно в таких удачных эпизодах, как монолог Пушкина о собственной могиле или в перебивках, где Пушкин танцует под современную музыку – в них есть свобода и юмор. В подобных сценах ощущается желание режиссёра показать зрителям поэта-современника.
К карантинной скуке и повествованию о Болдине в финале прибавляется смерть Пушкина – актёры выносят огромную ростовую куклу и перед ней разыгрывают поминки. Очевидно стремление Ивана Судакова высмеять заезженные фразы, уйти от замученных с советских времён речей о великом русском писателе. Кульминационный момент этой сцены – чтение стихотворения Лермонтова «Смерть поэта». Точнее, героиня, вышедшая к микрофону, не помнит этих строк – другие участники поминок подсказывают ей каждое слово жестами будто в игре «Крокодил».
Завершается спектакль полностью сыгранным текстом «Пира во время чумы» с неприятным, выматывающим исполнением монолога священника. В этот момент пробалтываемый поэтический текст совершенно не воспринимается, считать в этом эпизоде смыслы сможет только тот, кто хорошо знает драму Пушкина. Хотя нельзя не отметить правоту режиссёра – безусловно, весь прошедший год походил на пушкинский «Пир во время чумы».
Чрезмерные приёмы, смешанная эстетика, всеобъемлющий гротеск и своеобразное чувства юмора мешают уловить правила игры, поймать те самые законы, по которым можно было бы судить о спектакле Ивана Судакова. Тем не менее, радуют смелость, оригинальность и стремление режиссёра свободно мыслить. Всё это гораздо лучше тенденциозности и стереотипов, а правила игры ещё появятся.
Казьмина Анастасия — выпускница ГИТИСа, студентка 2 курса магистратуры театроведческого факультета. 
